Кавафиана Бродского

Иосиф Бродский, по-видимому, ощущал с Кавафисом духовную и творческую близость. Он неоднократно предпринимал попытки перевести Кавафиса – причем с английского перевода, поскольку греческого языка не знал; и, наконец, взялся редактировать переводы своего друга эмигранта Г.Шмакова, которые почему-то считал безупречными (смелое мнение – при невозможности прочесть исходник). Плодом совместной работы стали 19 стихотворений Кавафиса, публикации которых Шмаков уже не застал; после его смерти в 1988 году Бродский пишет переводчице С.Ильинской:

«Моя привязанность к Кавафису основана на трех изданиях его стихотворений по-английски, которые я знаю более или менее досконально. Первое из них попалось мне еще в Союзе, где-то в конце шестидесятых/ начале семидесятых. Я тогда же попытался перевести некоторые – прямо с английского. Слава Богу, что дело далеко не пошло». (Действительно, перевод с перевода – нечто совершенно невообразимое, и куда оно могло завести, даже страшно себе представить).

«Общая беда всех этих изданий в том, – продолжает Бродский, имея в виду английские переводы, – что, при всей их относительной семантической точности, они страдают полным пренебрежением к формальной стороне оригинала. Там, где у автора размер и рифмы, у переводчиков – свободный стих. Свободный, я бы сказал, от обязательств к автору». Таким образом, долгое время Бродский был уверен, что Кавафис тяготеет к верлибру.

Далее Бродский признаётся: «Те 19 стихотворений, которые я к письму этому прилагаю, переведены мною, хотя при публикации под ними будет стоять имя Шмакова: с него все это началось – им должно и кончиться… Но ответственность за качество лежит тем не менее на мне…»

Так что эти переложения теперь всегда выходят как «переводы Г.Шмакова (под редакцией И.Бродского)». Однако «редакция» до такой степени выдержана в характерном стиле Бродского, что переводом Кавафиса эти стихи назвать сложно. Большие поэты, как правило, плохие переводчики – плохие в том смысле, что полностью заглушают собственным голосом звучание оригинала.

Для примера возьмём  стихотворение «Город»

Перевод Е.Смагиной

Перевод Шмакова – Бродского

Сказал ты: "Еду в край чужой, найду другое море  и город новый отыщу, прекраснее, чем мой,  где в замыслах конец сквозит, как приговор немой,  а сердце остывает, как в могиле.  Доколе разум мой дремать останется в бессилье?  Куда ни брошу взгляд – руины без числа:  то жизнь моя лежит, разрушена дотла,  ее сгубил, потратил я с судьбой в напрасном споре".  Нет, не ищи других земель, неведомого моря:  твой Город за тобой пойдет. И будешь ты смотреть  на те же самые дома, и медленно стареть  на тех же самых улицах, что прежде,  и тот же Город находить. В другой – оставь надежду – нет ни дорог тебе, ни корабля.  Не уголок один потерян – вся земля,  коль жизнь свою потратил ты, с судьбой напрасно споря.

Ты твердишь: "Я уеду в другую страну, за другие моря. После этой дыры что угодно покажется раем. Как ни бьюсь, здесь я вечно судьбой обираем. Похоронено сердце мое в этом месте пустом. Сколько можно глушить свой рассудок, откладывать жизнь на потом! Здесь куда ни посмотришь – видишь мертвые вещи, чувств развалины, тлеющих дней головешки. Сколько сил тут потрачено, пущено по ветру зря". Не видать тебе новых земель – это бредни и ложь. За тобой этот город повсюду последует в шлепанцах старых. И состаришься ты в этих тусклых кварталах, в этих стенах пожухших виски побелеют твои. Город вечно пребудет с тобой, как судьбу ни крои. Нет отсюда железной дороги, не плывут пароходы отсюда. Протрубив свою жизнь в этом мертвом углу, не надейся на чудо: уходя из него, на земле никуда не уйдешь.

Перевод Е.Смагиной мы уже приводили в первой части нашего очерка (касающейся творчества Лоуренса Даррелла), он максимально приближен к первоисточнику, и здесь мы снова даём его для наглядности, ибо в сравнении с ним отлично видно, как Бродский искажает и ритм, и образы: исходный двусложный размер заменяется на трехсложный. Мало того, появляются какие-то немыслимые «старые шлепанцы», какие-то «железные дороги». Ничего этого у Кавафиса, разумеется, нет. А равно никаких «головешек» и «дыр», никакого «откладывать жизнь на потом».
(«Прекратите отсебятину! Во времена Шекспира не было сигарет «Друг»!)

Перед нами, по сути, пример недопустимого перевода. Бродскому следовало бы назвать своё стихо как-то иначе – ведь это не «Город» Кавафиса, а вариации на тему.

Ещё один пример – знаменитое, глубоко философское стихотворение «Итака»

Перевод С.Ильинской

Перевод Шмакова – Бродского

Когда задумаешь отправиться к Итаке, молись, чтоб долгим оказался путь, путь приключений, путь чудес и знаний. Гневливый Посейдон, циклопы, лестригоны страшить тебя нисколько не должны, они не встанут на твоей дороге, когда душой и телом будешь верен высоким помыслам и благородным чувствам. Свирепый Посейдон, циклопы, лестригоны тебе не встретятся, когда ты сам в душе с собою их не понесешь и на пути собственноручно не поставишь. Молись, чтоб долгим оказался путь. Пусть много-много раз тебе случится с восторгом нетерпенья летним утром в неведомые гавани входить; у финикийцев добрых погости и накупи у них товаров ценных – черное дерево, кораллы, перламутр, янтарь и всевозможных благовоний сладострастных, как можно больше благовоний сладострастных; потом объезди города Египта, ученой мудрости внимая жадно. Пусть в помыслах твоих Итака будет конечной целью длинного пути. И не старайся сократить его, напротив, на много лет дорогу растяни, чтоб к острову причалить старцем – обогащенным тем, что приобрел в пути, богатств не ожидая от Итаки. Какое плаванье она тебе дала! Не будь Итаки, ты не двинулся бы в путь. Других даров она уже не даст. И если ты найдешь ее убогой, обманутым себя не почитай. Теперь ты мудр, ты много повидал и верно понял, что Итаки означают.

Отправляясь на Итаку, молись, чтобы путь был длинным, полным открытий, радости, приключений. Не страшись ни циклопов, ни лестригонов, не бойся разгневанного Посейдона. Помни: ты не столкнешься с ними, покуда душой ты бодр и возвышен мыслью, покуда возвышенное волненье владеет тобой и питает сердце. Ни циклопы, ни лестригоны, ни разгневанный Посейдон не в силах остановить тебя – если только у тебя самого в душе они не гнездятся, если твоя душа не вынудит их возникнуть. Молись, чтоб путь оказался длинным, с множеством летних дней, когда, трепеща от счастья и предвкушенья, на рассвете ты будешь вплывать впервые в незнакомые гавани. Медли на Финикийских базарах, толкайся в лавчонках, щупай ткани, янтарь, перламутр, кораллы, вещицы, сделанные из эбена, скупай благовонья и притиранья, притиранья и благовония всех сортов; странствуй по городам Египта, учись, все время учись у тех, кто обладает знаньем. Постоянно помни про Итаку – ибо это цель твоего путешествия. Не старайся сократить его. Лучше наоборот дать растянуться ему на годы, чтоб достигнуть острова в старости обогащенным опытом странствий, не ожидая от Итаки никаких чудес. Итака тебя привела в движенье. Не будь ее, ты б не пустился в путь. Больше она дать ничего не может. Даже крайне убогой ты Итакой не обманут. Умудренный опытом, всякое повидавший, ты легко догадаешься, что Итака эта значит.

Здесь у Шмакова-Бродского хоть и очень близкое переложение исходника, зато почти исчез ритм. А он есть в оригинале (и сохранен у С.Ильинской).